10 мая перед учащимися воскресной школы Благовещенской церкви выступили Георгий Иванович Кусницын, участник войны, и Изабелла Павловна Шапошникова (в крещении Иоанна), пережившая блокаду.
Георгию Ивановичу исполнился уже 101 год, но он сохранил военную выправку. Это высокий, стройный человек с многоярусным «иконостасом» орденов и медалей на груди.
«Можно сказать, что я представляю собой историческую личность, – начал рассказ Георгий Иванович. – Все мои товарищи уже умерли, один я остался. С самого начала войны и до самого конца воевал, не считая того времени, которое пролеживал в госпиталях.
В первый же день войны я добровольно ушел на фронт. Две недельки меня учили в Тамбове – как обращаться с винтовкой. Затем попал я в 64-ю дивизию, которая сражалась под Смоленском. Бои там были очень страшные, даже не буду описывать. После того, как две трети нашей дивизии были ранены или убиты, нас отвели в другой город, пополнили и увезли под Москву. Там мы сражались в очень трудных условиях. Был мороз и такая атака немцев, которую просто невозможно описать. Наша часть была на Ленинградском шоссе, в войсках Рокоссовского. На нас шли танки. Но эти танки, как вы знаете, до Москвы не дошли: их перебили, хотя некоторые из них смогли вернуться. Под Москвой нам помогли сибирские дивизии, которые отогнали немцев на триста километров. От нашей дивизии опять осталась треть состава, и нас отправили на пополнение.
После этого мы пошли под Старую Руссу, и там меня очень сильно ранило – вышибло два ребра. Ранило на передовой, я видел немцев так же, как вас. Меня отвезли в госпиталь, вылечили – при помощи Бога.
Позволю себе рассказать один эпизод. Когда я был еще рядовым, нашу роту поставили в тыл противника. Зашли мы туда километров на пять. Задача была – оседлать немецкие дороги, которые ведут на фронт, нападать на них и разбивать. Командир батальона велел мне отнести донесение. Идем мы с разведчиком и видим: впереди поляна, на поляне стоит немецкий обоз, и наши бойцы обстреливают его. Некоторые немцы смогли убежать в лес, а некоторые залегли за лошадей и отстреливаются. Еще немножко – подошло бы немецкое подкрепление, и нас бы разбили. Я зашел с тыла обоза – и вдруг из-под ног у меня вылезает немец, руки дрожат говорит: «Mutter… Tochter…» – значит, мать и дочь у него там, дома. Я говорю ему: «Steh auf» – «вставай». Наши бойцы прибежали, наставили на него винтовки, хотели убить, но я им сказал: «Прекратите». Отвел его в наш тыл и сдал командиру дивизии. И этот немец благодарил меня, что я его спас. Жаль, что я не записал его адрес!
Конец войны застал меня в Латвии. Я сидел с командиром полка в блиндаже. И слышим: такая стрельба кругом, такая стрельба! Командир полка говорит: «Выйди, пожалуйста, посмотри: в чем дело?». Я вышел, вижу: боец стреляет вверх. «Что такое?» «Победа!» Я влетаю в блиндаж – мы с командиром полка целуемся и поздравляем друг друга с Победой».
Иоанне Шапошниковой, пережившей блокаду, 77 лет. Усталые глаза выдают ее возраст – но она остается женственной и энергичной.
«То, что до войны было, я плохо помню, – рассказывает Иоанна. – Но зато очень хорошо помню голод и холод. У нашей мамочки было шестеро ребят, я – самая младшая. А если какие-то детишки оставались сиротами, то их тоже почему-то к маме моей отправляли. Так что нас у мамочки было даже не шесть, а гораздо больше.
Папа защищал Святую Русь на Ленинградском фронте, а мамочка нас спасала. Кушать было нечего: пайки по 125 грамм хлеба, да и хлеб был не тот, что мы сейчас едим. Только название у него хлебное было.
Старший брат тоже хотел уйти на фронт, но его не взяли, хотя он и прибавил себе несколько лет. Тогда он пошел делать орудия. Роста ему не хватало, и он, чтобы работать на станке, становился на ящик. Мои старшие сестры бегали на крышу и гасили фугасные бомбы – водой или песком. А я так ослабла, что у меня висела голова, и я ничего не могла делать. Мой кусочек хлеба казался мне больше, когда он был с довесочком. Поэтому мама отрезала от моего хлеба кусочек и клала сверху, и я радостно кричала: «У меня – с довеском!» А папочка с фронта изредка присылал нам со своими сослуживцами дуранду – опилки, с чем-то смешанные.
Мамочка моя во время блокады работала дворником, убирала трупы. Трупов было много: люди выходили карточки отоваривать и тут же падали и умирали. Мама собирала их, а вечером приходила машина и отвозила мертвых на Пискаревку или в Левашово – я уж не помню. У меня есть грамота мамочкина – благодарность за то, что она занималась такой работой.
Когда бомбы падали, все бежали в бомбоубежище – в подвал, как сейчас в Донецке. Однажды мой братик говорит: «Надоело мне. Не побегу. Останусь дома». И пока мы его уговаривали, нас всех ранило. Я тоже была ранена – до сих пор не знаю, куда.
В 45-м году я в школу пошла. Вы, ребятки, сейчас, конечно, с удовольствием ходите в школу. А мне туда не хотелось, потому что мне о-очень хотелось есть. Вы знаете, как бывает: малышок едет в коляске, а ему пустышку дают, чтобы он не кричал. Так и я к мамочкиной груди прикладывалась, хотя грудь у нее давно была пустая.
Из-за слабости у меня была плохая память. Я не могла запомнить таблицу умножения! Но молитвы я почему-то запоминала сразу. Только кто-нибудь скажет: «Господи, помоги! Господи, помилуй!» – и я запоминала навсегда! Бог во всем помогал, только Бог! Он до сих пор меня хранит.
9 мая мы, блокадники, празднуем победу над голодом. Победили голод с Божией помощью, не умерли!»
Учащиеся воскресной школы прочитали ветеранам стихи Анны Ахматовой, Александра Твардовского, Елены Рывиной, Андрея Досталя, спели военные песни под аккомпанемент гитары, фортепиано и аккордеона. Несколько ребят принесли портреты воевавших прадедов и рассказали все, что знают о них.
Завершилась встреча просмотром кинохроники – парада, состоявшегося на Красной площади 9 мая 1945 года.
О.Н.
